ole_lock_eyes (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
ole_lock_eyes) wrote2011-09-30 11:47 pm
ole_lock_eyes) wrote2011-09-30 11:47 pm
Entry tags:
Принципы добросовестности, разумности и справедливости
В коридоре между нами и ими, напротив кабинета по связям с общественностью плачет длинноволосая светленькая девочка, которую следаки часто звали понятой описывать диски с порнухой, описывать краденые ноутбуки, опознавать изъятый при обыске кухонный нож. У нее распух нос, и горе ее тихое, как голубица: продал ее начальник ее должность богатому папе ухоженной дочки, хозяйка девочку выгнала со съемной квартиры, и теперь не девочка она и не понятая, а так, кошкина племянница, и не утешит ее ни шоколадка, ни сигарета.
Моё начальство орет: "Уволю!" Моё начальство орет: "По статье пойдешь!" Моё начальство искренне не понимает, что крепостное право действительно отменили, что есть закон, который, хоть и силен не буквой, но духом, однако же испустит дух, если ему букву переломать. Беспредельничает мое начальство, раб лампы, дитя порока, сын полка, отец солдатам, мать порядка, мать его, они танцуют в унисон, танцуют под "Russian Dance" Уэйтса, и у них у всех ощущение, что нас, живых и теплых, им не то чтобы подарили, но оставили в хлопотное и нелюбимое наследство, и мы не выживем – у нас торпидная стадия шока, мы все в депрессии, но нас не тошнит.
И вот новый почти опыт – быть частью огромной страны, частицей великого народа, бубликом в этой дыре, атомом в этом ядре, и наслаждаться этим глубоким единением, этим исконным, нутряным чувством собственных корней в первый и в последний раз именно тогда, когда дряблая и назойливая, как тело шестидесятилетнего осенеющего, зимнящего патриарха, страна внезапно осознает, что вот это досадное трение без любви и удовлетворения, болезненное и унизительное, создающее столько дискомфорта при ходьбе, молотьбе, едьбе и жизни, происходит от того, что ее двадцать лет ебут; ну, доброе утро, страна, блядь, спи дальше, а я бы хотел быть отторгнут, как неприжившийся плод, и изгнан, как незапланированный свидетель позора.
Нервный восклицательный знак с кудрями ангела половины первого, ангела, живущего в тени часовой стрелки, каждый день выпивает по стакану моей теплой крови. Тянет через соломинку, то посолит, то поперчит, то дурашливо пускает в ней пузыри, и глаза его маслянеют, как у Сэмюэля Эль Джексона, допивающего "7up" после гамбургера из гавайской закусочной, а мои плавятся и тают, и от абстинентного синдрома тело гонит адреналин, дофамины, тестостерон в одну вену, вылетает в трубу, все впустую, все ни к чему, лента Мёбиуса - весьма оригинальный тупик, но, боги мои треклятые, до чего ж утомительный.
Привычка к формату комментариев заставляет и настоящего письма ждать в течение первого часа, тем горше разочарование от пустующей почты, тем смешнее глупенькое ожидание и еще более глупенькие сомнения в получении, прочтении, приятии; я музыки хочу, прозрачной и влажной, как мыльный пузырь – я забрался бы внутрь, съежился бы на дне, присев на корточки и обхватив колени руками, как давеча в курилке на втором этаже, и смотрел бы в небо, которого, конечно, не видно из-под радужной кожуры прохладного мыльного пузыря, я улетел бы, как улетают в радиоэфир нелепые песенки про любовь. Я пристрастился к точкам с запятой, потому что чувствую себя скомканным и кое-где сломанным, как квадратики и треугольнички слова "нобукацутакемура".
И, конечно, когда все довольно-таки херово, непременно найдется кто-то генетически близкий, кто всадит нож в спину – чтоб уж наверняка. Завтра поговорим, как взрослые, а пока я залезу в диван, задвину сам себя в темноту зимних одеял, сверху Jammin'а с Гумилевым уложу, накрою его пледом и буду ждать в тусклой тишине и покое, пока ось земная не воткнется наконец во твердь небесную, не сломает ее на хрен, и не смоет потоком надземных вод мерзость человеческую и низость, и тлен, и скуку, и трусость, и безволие, и житие мое, и не воцарится хоть какая-нибудь задрипанная осмысленность во веки веков, и аминь, и облом: в диване дышать нечем, вылезай, мудилище, вылезай, уёбище, это же не хранилище, это же надгробьище, и к потолку прилипли вопли и мольбы, и Мэпплторп взирает безучастно, и кран течет, и слышен звук стрельбы.
Дерьмо случается. Ах да – и жизнь прекрасна.
Моё начальство орет: "Уволю!" Моё начальство орет: "По статье пойдешь!" Моё начальство искренне не понимает, что крепостное право действительно отменили, что есть закон, который, хоть и силен не буквой, но духом, однако же испустит дух, если ему букву переломать. Беспредельничает мое начальство, раб лампы, дитя порока, сын полка, отец солдатам, мать порядка, мать его, они танцуют в унисон, танцуют под "Russian Dance" Уэйтса, и у них у всех ощущение, что нас, живых и теплых, им не то чтобы подарили, но оставили в хлопотное и нелюбимое наследство, и мы не выживем – у нас торпидная стадия шока, мы все в депрессии, но нас не тошнит.
И вот новый почти опыт – быть частью огромной страны, частицей великого народа, бубликом в этой дыре, атомом в этом ядре, и наслаждаться этим глубоким единением, этим исконным, нутряным чувством собственных корней в первый и в последний раз именно тогда, когда дряблая и назойливая, как тело шестидесятилетнего осенеющего, зимнящего патриарха, страна внезапно осознает, что вот это досадное трение без любви и удовлетворения, болезненное и унизительное, создающее столько дискомфорта при ходьбе, молотьбе, едьбе и жизни, происходит от того, что ее двадцать лет ебут; ну, доброе утро, страна, блядь, спи дальше, а я бы хотел быть отторгнут, как неприжившийся плод, и изгнан, как незапланированный свидетель позора.
Нервный восклицательный знак с кудрями ангела половины первого, ангела, живущего в тени часовой стрелки, каждый день выпивает по стакану моей теплой крови. Тянет через соломинку, то посолит, то поперчит, то дурашливо пускает в ней пузыри, и глаза его маслянеют, как у Сэмюэля Эль Джексона, допивающего "7up" после гамбургера из гавайской закусочной, а мои плавятся и тают, и от абстинентного синдрома тело гонит адреналин, дофамины, тестостерон в одну вену, вылетает в трубу, все впустую, все ни к чему, лента Мёбиуса - весьма оригинальный тупик, но, боги мои треклятые, до чего ж утомительный.
Привычка к формату комментариев заставляет и настоящего письма ждать в течение первого часа, тем горше разочарование от пустующей почты, тем смешнее глупенькое ожидание и еще более глупенькие сомнения в получении, прочтении, приятии; я музыки хочу, прозрачной и влажной, как мыльный пузырь – я забрался бы внутрь, съежился бы на дне, присев на корточки и обхватив колени руками, как давеча в курилке на втором этаже, и смотрел бы в небо, которого, конечно, не видно из-под радужной кожуры прохладного мыльного пузыря, я улетел бы, как улетают в радиоэфир нелепые песенки про любовь. Я пристрастился к точкам с запятой, потому что чувствую себя скомканным и кое-где сломанным, как квадратики и треугольнички слова "нобукацутакемура".
И, конечно, когда все довольно-таки херово, непременно найдется кто-то генетически близкий, кто всадит нож в спину – чтоб уж наверняка. Завтра поговорим, как взрослые, а пока я залезу в диван, задвину сам себя в темноту зимних одеял, сверху Jammin'а с Гумилевым уложу, накрою его пледом и буду ждать в тусклой тишине и покое, пока ось земная не воткнется наконец во твердь небесную, не сломает ее на хрен, и не смоет потоком надземных вод мерзость человеческую и низость, и тлен, и скуку, и трусость, и безволие, и житие мое, и не воцарится хоть какая-нибудь задрипанная осмысленность во веки веков, и аминь, и облом: в диване дышать нечем, вылезай, мудилище, вылезай, уёбище, это же не хранилище, это же надгробьище, и к потолку прилипли вопли и мольбы, и Мэпплторп взирает безучастно, и кран течет, и слышен звук стрельбы.
Дерьмо случается. Ах да – и жизнь прекрасна.
© Eolo Perfido
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject